Неточные совпадения
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука
сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого
князя, какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами!
Бросились они все разом в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними,
сидит сам
князь — да глупый-преглупый!
Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так
князь! лучшего и желать нам не надо!
Как взглянули головотяпы на
князя, так и обмерли.
Сидит, это, перед ними
князь да умной-преумной; в ружьецо попаливает да сабелькой помахивает. Что ни выпалит из ружьеца, то сердце насквозь прострелит, что ни махнет сабелькой, то голова с плеч долой. А вор-новотор, сделавши такое пакостное дело, стоит брюхо поглаживает да в бороду усмехается.
Разговаривая и здороваясь со встречавшимися знакомыми, Левин с
князем прошел все комнаты: большую, где стояли уже столы и играли в небольшую игру привычные партнеры; диванную, где играли в шахматы и
сидел Сергей Иванович, разговаривая с кем-то; бильярдную, где на изгибе комнаты у дивана составилась веселая партия с шампанским, в которой участвовал Гагин; заглянули и в инфернальную, где у одного стола, за который уже сел Яшвин, толпилось много державших.
В десятом часу старый
князь, Сергей Иванович и Степан Аркадьич
сидели у Левина и, поговорив о родильнице, разговаривали и о посторонних предметах.
На другом конце
сидел князь, плотно кушая и громко и весело разговаривая.
Княгиня
сидела в кресле молча и улыбалась;
князь сел подле нее. Кити стояла у кресла отца, всё не выпуская его руку. Все молчали.
Но Левин ошибся, приняв того, кто
сидел в коляске, за старого
князя. Когда он приблизился к коляске, он увидал рядом со Степаном Аркадьичем не
князя, а красивого полного молодого человека в шотландском колпачке, с длинными концами лент назади. Это был Васенька Весловский, троюродный брат Щербацких — петербургско-московский блестящий молодой человек, «отличнейший малый и страстный охотник», как его представил Степан Аркадьич.
Князь Кузовлев
сидел бледный на своей кровной, Грабовского завода, кобыле, и Англичанин вел ее под уздцы.
Все
сидели, как поповны в гостях (как выражался старый
князь), очевидно, в недоумении, зачем они сюда попали, выжимая слова, чтобы не молчать.
Они входили в дверь, разговаривая о погоде, когда Степан Аркадьич догнал их. В гостиной
сидели уже
князь Александр Дмитриевич, тесть Облонского, молодой Щербацкой, Туровцын, Кити и Каренин.
— Очень вам благодарна, моя милая, за вашу внимательность; а что
князь Михайло не приехал, так что ж про то и говорить… у него всегда дел пропасть, да и то сказать, что ему за удовольствие с старухой
сидеть?
— В «Кафе де Пари», во время ми-карем великий
князь Борис Владимирович за ужином с кокотками
сидел опутанный серпантином, и кокотки привязали к его уху пузырь, изображавший свинью. Вы — подумайте, дорогая моя, это — представитель царствующей династии, а? Вот как они позорят Россию! Заметьте: это рассказывал Рейнбот, московский градоначальник.
Когда я вошел, часов в одиннадцать утра, то застал Версилова уже доканчивавшего какую-то длинную тираду;
князь слушал, шагая по комнате, а Версилов
сидел.
— Алексей Владимирович Дарзан, Ипполит Александрович Нащокин, — поспешно познакомил их
князь; этого мальчика все-таки можно было рекомендовать: фамилия была хорошая и известная, но нас он давеча не отрекомендовал, и мы продолжали
сидеть по своим углам. Я решительно не хотел повертывать к ним головы; но Стебельков при виде молодого человека стал радостно осклабляться и видимо угрожал заговорить. Все это мне становилось даже забавно.
— Слушайте, вы… негодный вы человек! — сказал я решительно. — Если я здесь
сижу и слушаю и допускаю говорить о таких лицах… и даже сам отвечаю, то вовсе не потому, что допускаю вам это право. Я просто вижу какую-то подлость… И, во-первых, какие надежды может иметь
князь на Катерину Николаевну?
— А это… а это — мой милый и юный друг Аркадий Андреевич Дол… — пролепетал
князь, заметив, что она мне поклонилась, а я все
сижу, — и вдруг осекся: может, сконфузился, что меня с ней знакомит (то есть, в сущности, брата с сестрой). Подушка тоже мне поклонилась; но я вдруг преглупо вскипел и вскочил с места: прилив выделанной гордости, совершенно бессмысленной; все от самолюбия.
— Но как могли вы, — вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с
князем, и видя, что я в то же время беру у
князя деньги, — как могли вы говорить со мной,
сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у
князя за сестру деньги зазнамо!
— У Столбеевой. Когда мы в Луге жили, я у ней по целым дням
сиживала; она и маму у себя принимала и к нам даже ходила. А она ни к кому почти там не ходила. Андрею Петровичу она дальняя родственница, и
князьям Сокольским родственница: она
князю какая-то бабушка.
Князь был действительно нездоров и
сидел дома один с обвязанной мокрым полотенцем головой.
— Да, мы не имеем ни малейшего понятия о том, что делается с этими несчастными, а надо это знать, — прибавил Нехлюдов, глядя на старого
князя, который, завязавшись салфеткой,
сидел у стола за крюшоном и в это самое время оглянулся на Нехлюдова.
— Ведет
князя смотреть своих малышей, — смеясь, закричал генерал от карточного стола, за которым он
сидел с зятем, золотопромышленником и адъютантом. — Отбудьте, отбудьте повинность.
На охотницкой, щегольской тележке
сидел князь Н.; возле него торчал Хлопаков.
Коли кучер
сидит князем, да шапки не ломает, да еще посмеивается из-под бороды, да кнутиком шевелит — смело бей на две депозитки!
Кирила Петрович был не один.
Князь Верейский
сидел у него. При появлении Марьи Кириловны
князь встал и молча поклонился ей с замешательством для него необыкновенным.
Года через два или три, раз вечером
сидели у моего отца два товарища по полку: П. К. Эссен, оренбургский генерал-губернатор, и А. Н. Бахметев, бывший наместником в Бессарабии, генерал, которому под Бородином оторвало ногу. Комната моя была возле залы, в которой они уселись. Между прочим, мой отец сказал им, что он говорил с
князем Юсуповым насчет определения меня на службу.
Года за полтора перед тем познакомились мы с В., это был своего рода лев в Москве. Он воспитывался в Париже, был богат, умен, образован, остер, вольнодум,
сидел в Петропавловской крепости по делу 14 декабря и был в числе выпущенных; ссылки он не испытал, но слава оставалась при нем. Он служил и имел большую силу у генерал-губернатора.
Князь Голицын любил людей с свободным образом мыслей, особенно если они его хорошо выражали по-французски. В русском языке
князь был не силен.
Старички особенно любили
сидеть на диванах и в креслах аванзала и наблюдать проходящих или сладко дремать. Еще на моей памяти были такие древние старички — ну совсем
князь Тугоуховский из «Горе от ума». Вводят его в мягких замшевых или суконных сапожках, закутанного шарфом, в аванзал или «кофейную» и усаживают в свое кресло. У каждого было излюбленное кресло, которое в его присутствии никто занять не смел.
Ковши круговые, запенясь, шипят
На тризне плачевной Олега.
Князь Игорь и Ольга на хόлме
сидят,
Дружина пирует у брега…
— Мрак-то какой. Мрачно ты
сидишь, — сказал
князь, оглядывая кабинет.
— По лицу видно. Поздоровайтесь с господами и присядьте к нам сюда поскорее. Я особенно вас ждал, — прибавил он, значительно напирая на то, что он ждал. На замечание
князя: не повредило бы ему так поздно
сидеть? — он отвечал, что сам себе удивляется, как это он три дня назад умереть хотел, и что никогда он не чувствовал себя лучше, как в этот вечер.
Она тотчас же встала, все по-прежнему серьезно и важно, с таким видом, как будто заранее к тому готовилась и только ждала приглашения, вышла на средину террасы и стала напротив
князя, продолжавшего
сидеть в своих креслах.
Дача Епанчиных была роскошная дача, во вкусе швейцарской хижины, изящно убранная со всех сторон цветами и листьями. Со всех сторон ее окружал небольшой, но прекрасный цветочный сад.
Сидели все на террасе, как и у
князя; только терраса была несколько обширнее и устроена щеголеватее.
— Да вот
сидел бы там, так вам бы всего и не объяснил, — весело засмеялся
князь, — а, стало быть, вы все еще беспокоились бы, глядя на мой плащ и узелок. А теперь вам, может, и секретаря ждать нечего, а пойти бы и доложить самим.
Князь замолчал. Он
сидел, выпрямившись на стуле, и неподвижно, огненным взглядом глядел на Ивана Петровича.
Князь и действительно
сидел, чуть не бледный, за круглым столом и, казалось, был в одно и то же время в чрезвычайном страхе и, мгновениями, в непонятном ему самому и захватывающем душу восторге.
Она не успела еще сойти с лестницы на дорогу (огибающую кругом парк), как вдруг блестящий экипаж, коляска, запряженная двумя белыми конями, промчалась мимо дачи
князя. В коляске
сидели две великолепные барыни. Но, проехав не более десяти шагов мимо, коляска вдруг остановилась; одна из дам быстро обернулась, точно внезапно усмотрев какого-то необходимого ей знакомого.
Гаврила Ардалионович еще
сидел в кабинете и был погружен в свои бумаги. Должно быть, он действительно не даром брал жалованье из акционерного общества. Он страшно смутился, когда
князь спросил портрет и рассказал, каким образом про портрет там узнали.
— А вот что, батюшка, — разгорячилась Лизавета Прокофьевна, — мы вот все заметили,
сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня письмо получил от одного из них, от самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра? Он прощения в письме у него просит, хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища бросил, который его поджигал-то тогда, — помнишь, Александра? — и что
князю теперь больше верит. Ну, а мы такого письма еще не получали, хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.
Князь даже и не замечал того, что другие разговаривают и любезничают с Аглаей, даже чуть не забывал минутами, что и сам
сидит подле нее.
Вера Лебедева, впрочем, ограничилась одними слезами наедине, да еще тем, что больше
сидела у себя дома и меньше заглядывала к
князю, чем прежде, Коля в это время хоронил своего отца; старик умер от второго удара, дней восемь спустя после первого.
Князь слышал весь этот разговор,
сидя в уголке за своею каллиграфскою пробой. Он кончил, подошел к столу и подал свой листок.
Ипполит вышел.
Князю не для чего было просить кого-нибудь шпионить, если бы даже он был и способен на это. Приказание ему Аглаи
сидеть дома теперь почти объяснялось: может быть, она хотела за ним зайти. Правда, может быть, она именно не хотела, чтоб он туда попал, а потому и велела ему дома
сидеть… Могло быть и это. Голова его кружилась; вся комната ходила кругом. Он лег на диван и закрыл глаза.
— Это два шага, — законфузился Коля. — Он теперь там
сидит за бутылкой. И чем он там себе кредит приобрел, понять не могу?
Князь, голубчик, пожалуйста, не говорите потом про меня здесь нашим, что я вам записку передал! Тысячу раз клялся этих записок не передавать, да жалко; да вот что, пожалуйста, с ним не церемоньтесь: дайте какую-нибудь мелочь, и дело с концом.
Был уже давно вечер;
князь всё еще
сидел, слушал и ждал генерала, начинавшего бесчисленное множество анекдотов и ни одного из них не доканчивавшего.
Князь, воротившись домой от Аглаи, осмеянный и изгнанный ею,
сидел уже с полчаса в самом мрачном отчаянии, когда вдруг явился Коля с ежом.
Девицы усмехнулись новой фантазии их фантастической сестрицы и заметили мамаше, что Аглая, пожалуй, еще рассердится, если та пойдет в парк ее отыскивать, и что, наверно, она
сидит теперь с книгой на зеленой скамейке, о которой она еще три дня назад говорила, и за которую чуть не поссорилась с
князем Щ., потому что тот не нашел в местоположении этой скамейки ничего особенного.
— Фердыщенко, может быть, не возьмет, Настасья Филипповна, я человек откровенный, — перебил Фердыщенко, — зато
князь возьмет! Вы вот
сидите да плачетесь, а вы взгляните-ка на
князя! Я уж давно наблюдаю…
— Ну как я об вас об таком доложу? — пробормотал почти невольно камердинер. — Первое то, что вам здесь и находиться не следует, а в приемной
сидеть, потому вы сами на линии посетителя, иначе гость, и с меня спросится… Да вы что же, у нас жить, что ли, намерены? — прибавил он, еще раз накосившись на узелок
князя, очевидно не дававший ему покоя.
А так как люди гораздо умнее, чем обыкновенно думают про них их господа, то и камердинеру зашло в голову, что тут два дела: или
князь так, какой-нибудь потаскун и непременно пришел на бедность просить, или
князь просто дурачок и амбиции не имеет, потому что умный
князь и с амбицией не стал бы в передней
сидеть и с лакеем про свои дела говорить, а стало быть, и в том и в другом случае не пришлось бы за него отвечать?